Rambler's Top100



На Лубянке была великая скульптура

На Лубянке была великая скульптура

«Времена проходят, но памятники должны оставаться. По монументам, стоящим на площадях и улицах России, можно будет изучать отечественную историю», – в этом убежден президент Российской академии художеств Зураб Церетели.

Двадцатый век стал веком уничтожения памятников. Началось с ленинского Декрета «О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг». Эти памятники заменили памятниками Ленину и его сподвижникам. Потом сносили их. И сегодня традиция сносить памятники не угасла. Все время кто-то чего-то хочет снести...

– Все началось гораздо раньше, – говорит Церетели. – Первый в Москве монумент поставили в семнадцатом веке при царевне Софье, в память о стрелецких вольностях. Как только власть царевны укрепилась и стрельцы стали не нужны, монумент-колонну снесли. Монументальная пропаганда – самая действенная.

Человек видит памятник и невольно интересуется: в честь кого, в память о каком событии он поставлен. Ленин это очень хорошо понимал. Что, ему через полгода после взятия власти, в разоренной голодной стране забот других не было, как памятники сносить? Были у него дела, но он хотел, чтобы история начиналась с октября семнадцатого, потому и сносили памятники. Правда, понять, чем руководствовались, разбивая одни памятники и сохраняя другие, трудно.

Почему, например, памятник Суворову оставили, а памятник Скобелеву снесли? Да, великий полководец, ничего не говорю, но он воевал только за пределами России, он усмирял восстание Пугачева, он залил кровью восставшую Варшаву. А Скобелев освободил от османского ига православную Болгарию. На памятник ему вся страна деньги собирала. Но красивый, выразительный памятник Скобелеву в Москве снесли. На его месте возвели монумент «Советская Конституция», который быстро развалился. Теперь Юрий Долгорукий там стоит. Адмирал Нахимов героем Севастопольской обороны был, а памятник ему снесли…

– То дела давних дней. Да и понятно: власть сменилась – монументы снесли. Культ личности Сталина разоблачили – сотни памятников ему по всей стране чуть не в одну ночь разбили, от коммунистов отреклись – опять памятники сносим. Уже сегодня. Надо ли?

– Типовые памятники и бюсты, хоть Ленина, хоть кого другого, на каждом шагу точно не нужны. Но если памятник – произведение настоящего искусства, разрушать его просто преступление. Хорошо сделали, что памятник Карлу Марксу оставили, – хорошая работа. И памятник Ленину на Октябрьской площади Кербель замечательно изваял. В нем есть чувство той эпохи, настроение. Ведь это было же – Ленина слушали миллионы, революцию сделали, солдаты, рабочие за ним пошли. И это Кербель в своей работе показал как великий мастер.

Пусть памятник стоит, как кусок Берлинской стены: было как было. Вообще это грех – уничтожать знаки эпохи, какой бы она ни была. Вот в семнадцатом году «отреклись от старого мира», чем это кончилось? И потом, скульптура – это же самостоятельное произведение искусства. Не будем касаться вопроса о личности Дзержинского, но памятник ему на Лубянке – пример прекрасной круглой скульптуры. 

– Не так-то давно хотели и ваш памятник Петру Первому в Москве снести, мол, тут ему не место…

– Вот, я же говорю – историю по памятникам изучать можно. Во-первых, это не памятник Петру, а монумент в честь трехсотлетия Российского флота. Почему имя Петра Великого все время только с Петербургом связывают? Истории не знают. Петр в 1672-м родился, а Санкт-Петербург в 1703-м заложили. Петр до того в Москве жил, Москва столицей была, здесь он и флот задумал.

– Тут время вспомнить о другой вашей работе – монументе на Тишинской площади. Он поставлен в честь воссоединения Грузии и России. А теперь наши страны так трагически разоб­щены. Что же – колонну разрушать?

– Это политики разобщить хотят, а простые люди – русские и грузины – по-прежнему дружат. Тут уж вы мне поверьте. Россия и Грузия – как супруги, что много лет вместе живут, друг друга любят, а ссорятся. Поживут немножко врозь, а потом опять помирятся, обнимутся и снова заживут мирно, в согласии.

– Вы сделали для Нижнего Новгорода копию памятника Минину и Пожарскому, что стоит на Красной площади в Москве, а ведь его в свое время тоже хотели снести.

– Как еще хотели! В газетах писали, чтобы убрать этот «исторический мусор». К счастью, не разрушили его, а только отодвинули от Мавзолея подальше. А в Нижнем Новгороде такой монумент обязательно должен стоять. Минин и Пожарский там ополчение собирали и оттуда пошли Россию от смуты и интервентов освобождать.

– Тогда на российский престол взошел первый царь из династии Романовых, а недавно вы сделали композицию «Ипатьевская ночь», посвященную трагической судьбе по­следнего российского императора Николая II и его семьи. Где она будет стоять?

– Я хочу, чтобы пока она стояла в Галерее искусств на Пречистенке. Сюда много людей ходит, детей много. Пусть они узнают, как убили невинных детей. За мученическую смерть царскую семью причислили к лику святых. Я в композицию гвозди включил подлинные из подвала, в котором расстреляли царскую семью. И отрывки из писем императрицы Александры Федоровны и великой княжны Ольги. Они просят людей и Бога простить их врагов.

– Знаю, что в Петербурге ждут от вас памятник учительнице. У него есть прототип?

– Да, это моя учительница истории. Она у нас в школе преподавала Конституцию, но на каждом уроке уже через несколько минут незаметно начинала рассказывать об истории России, о древней истории Грузии. Думаете, мои памятники всем грузинским царям откуда взялись? Из ее рассказов. Никогда ее не забуду. Когда в Тбилиси я иду на кладбище к могилам отца, мамы, жены, всегда еще один букет несу – любимой учительнице.

– Среди ваших работ есть посвященные борьбе с терроризмом, борьбе со СПИДом. Вы считаете, что с любым злом можно бороться средствами искусства?

– Безусловно. Считаю, что люди должны воспринимать мир через искусство. Лучше будет. Как посол доброй воли ЮНЕСКО, как человек, я обязан призывать людей к добру. Часто бывает, что художника вдохновляют трагедии, потрясшие мир своей жестокостью. Так было с монументом «Слеза скорби», вы о нем вспомнили в связи с терроризмом, да? Он напоминает о людях, погибших от рук террористов, о том, что еще может случиться, если мир не объединит усилия в борьбе с этим злом. Что касается монументов, посвященных борьбе со СПИДом, то не я это придумал. В средневековой Европе ставили так называемые «чумные столбы». СПИД – чума нашего времени.

– Мы почему-то все время говорим с вами о работах, в которых отражены людские трагедии, печали, горе, скорбь. Но жизнь так устроена, что об руку с ними идут любовь, радость…

– Если бы по-другому было, жизни бы не было. Вот сейчас сделал скульптуру – роза растет из сердца. Знаете, я всю жизнь женщинам розы дарю. Это сейчас на каждом углу цветы – выбирай, какие хочешь, а я помню, как цветок в Москве купить проблема была. Я из Тбилиси цветы возил. Очень люблю женщинам цветы дарить, но всем не подаришь, а хотел бы. Вот и сделал бронзовую розу – для всех красавиц сразу. И сердце свое им отдаю. 

– Вы сказали «для красавиц», а что же – некрасивые без цветов останутся?

– Я так сказал? Никогда так не говорил! Всегда говорю – некрасивых женщин не бывает. Все красивые, и все похожи на цветы. Одна – роза яркая, другая – ромашка полевая, а кто лучше, разве скажешь?

– Мы отклонились от темы нашей беседы о сносе монументов.

– Ничего не отклонились. Надо монументы ставить не политикам, а красоте, любви, нежности, тогда и сносить ничего не придется. И новые поколения научатся на мир через искусство смотреть. Жизнь лучше будет.


Татьяна БАСОВА 
Комментарии к статье
Добавить комментарий


Читайте также:





























 

 

 













 
        




            П О М И Н К И    год 1896




Ностальгия











Как Мы жили в СССР:

Почему многие люди вспоминают

времена СССР, как счастливые?



 




*******************************













Партнеры

Из почты

Навигатор

Информация

За рубежом

"Когда мужчине сорок лет..."
 
Когда мужчине сорок лет, 
ему пора держать ответ: 
душа не одряхлела?- 
перед своими сорока, 
и каждой каплей молока, 
и каждой крошкой хлеба. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
то снисхожденья ему нет 
перед собой и перед богом. 
Все слезы те, что причинил, 
все сопли лживые чернил 
ему выходят боком. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
то наложить пора запрет 
на жажду удовольствий: 
ведь если плоть не побороть, 
урчит, облизываясь, плоть - 
съесть душу удалось ей. 
 
И плоти, в общем-то, кранты, 
когда вконец замуслен ты, 
как лже-Христос, губами. 
Один роман, другой роман, 
а в результате лишь туман 
и голых баб - как в бане. 
 
До сорока яснее цель. 
До сорока вся жизнь как хмель, 
а в сорок лет - похмелье. 
Отяжелела голова. 
Не сочетаются слова. 
Как в яме - новоселье. 
 
До сорока, до сорока 
схватить удачу за рога 
на ярмарку мы скачем, 
а в сорок с ярмарки пешком 
с пустым мешком бредем тишком. 
Обворовали - плачем. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
он должен дать себе совет: 
от ярмарки подальше. 
Там не обманешь - не продашь. 
Обманешь - сам уже торгаш. 
Таков закон продажи. 
 
Еще противней ржать, дрожа, 
конем в руках у торгаша, 
сквалыги, живоглота. 
Два равнозначные стыда: 
когда торгуешь и когда 
тобой торгует кто-то. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
жизнь его красит в серый цвет, 
но если не каурым - 
будь серым в яблоках конем 
и не продай базарным днем 
ни яблока со шкуры. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
то не сошелся клином свет 
на ярмарочном гаме. 
Все впереди - ты погоди. 
Ты лишь в комедь не угоди, 
но не теряйся в драме! 
 
Когда мужчине сорок лет, 
или распад, или расцвет - 
мужчина сам решает. 
Себя от смерти не спасти, 
но, кроме смерти, расцвести 
ничто не помешает.
 
Евгений Евтушенко. Мое самое-самое.
Москва, Изд-во АО "ХГС" 1995.