Rambler's Top100



Павел Антокольский - признпнный классик русской советской поэзии

Павел Антокольский - признпнный классик русской советской поэзии

Родился Павел Антокольский в 1896 году в Санкт-Петербурге в семье адвоката. С детства увлекался рисованием, впоследствии оформил некоторые свои книги. В 1904 семья переехала в Москву. Увлечение поэзией, театром, декламацией пришло к юноше в старших классах гимназии. Он поступил на юридический факультет университета, но не окончил его, перейдя заниматься в Студенческую драматическую студию, которой руководил Е.Вахтангов. «В этой студии я перепробовал все театральные профессии: играл на сцене, передвигал и приколачивал декорации, пробовал силы в режиссуре, писал стихотворные пьесы», – вспоминал поэт. Вскоре Павел Антокольский стал актером, а затем и режиссером в Театре им. Е.Вахтангова.

Печататься начал в 1918 году – впервые его стихи заметил и опубликовал В.Я.Брюсов. Молодой поэт находился под большим влиянием поэзии А.Блока. Близки ему были и Марина Цветаева, и Борис Пастернак. После того, как его стихи стали печатать, для него, как писал сам поэт, началась новая «профессиональная жизнь, которая сопровождалась выступлениями в переполненной до отказа аудитории Политехнического музея, припадками лихорадочного писания и полного отказа от него ради гастрольных актерских поездок».

В 1923 и 1928 годах Антокольский вместе с вахтанговцами побывал в Швеции, Германии, Франции, вынашивая планы создания «театра поэта». Изучение западноевропейской культуры вдохновило его на создание многочисленных стихотворений и поэм, где героями выступают люди разных времен и народов, исторические лица и литературные персонажи – Эсхил и Гулливер, Шекспир и Ньютон, Петр I и Пушкин, Бальзак и Эйнштейн, конкистадоры и санкюлоты. А еще оно определило на всю жизнь его интерес к переводческой деятельности. П.Антокольский создал образцы отечественного перевода, познакомив русского читателя не только со своими любимыми  французскими и немецкими поэтами и писателями, но и с творчеством грузинских, азербайджанских, украинских и армянских поэтов.

В Великую Отечественную войну П.Антокольский был военным корреспондентом. В 1942 на фронте погиб его единственный сын Владимир, которому поэт посвятил поэму «Сын» (1943), удостоенную Сталинской премии.

Широко известны и его поэмы «Чкалов», «В переулке за Арбатом», «Зоя Бажанова» (посвящена жене, актрисе Театра им. Е. Вахтангова), книги стихов «Мастерская», «Высокое напряжение», «Четвертое измерение», «Повесть временных лет», «Ночной смотр», «Конец века», литературно-критические статьи, cтихотворно-прозаические очерки.

При сдержанности официальной критики в отношении Антокольского, а на рубеже 1940-1950-х годов – даже резких обвинениях в защите декадентства и пренебрежении к традициям национальной культуры – поэт вошел в историю русской советской литературы ХХ века как один из ее признанных классиков.

Умер Павел Григорьевич в Москве 9 октября 1978 года. Похоронен на Востряковском кладбище рядом с умершей ранее женой и его музой, актрисой Зоей Бажановой.

Ребенок мой осень

Ребенок мой осень, ты плачешь?

То пляшет мой ткацкий станок.

Я тку твое серое платье,

И город свернулся у ног.

 

Ребенок седой и горбатый,

Твоя мне мерещится мощь –

По крышам и стеклам Арбата

С налета ударивший дождь.

 

Мой ранний, мой слабый ребенок,

Твой плач вырастает впотьмах.

Но сколько их, непогребенных

Детей моих, в сонных домах!

 

Теперь мне осталось одно лишь

Седое, как дождь, ремесло.

Но ты ведь не враг. Ты позволишь,

Чтоб это мученье росло,

 

Чтоб наше прощанье окрепло,

Кренясь на великом ветру,

Пока я соленого пепла

И пены со рта не сотру.

 

1924

 

Я люблю тебя

 

Я люблю тебя в дальнем вагоне,

В желтом комнатном нимбе огня.

Словно танец и словно погоня,

Ты летишь по ночам сквозь меня.

 

Я люблю тебя – черной от света,

Прямо бьющего в скулы и в лоб.

Не в Москве – так когда-то и где-то

Все равно это сбыться могло б.

 

Я люблю тебя в жаркой постели,

В тот преданьем захватанный миг,

Когда руки сплелись и истлели

В обожанье объятий немых.

 

Я тебя не забуду за то, что

Есть на свете театры, дожди,

Память, музыка, дальняя почта...

И за все. Что еще. Впереди.

1929

 

* * *

Словами черными, как черный хлеб и жалость,

Я говорю с тобой, – пускай в последний раз!

Любовь жила и жгла, божилась и держалась.

Служила, как могла, боялась общих фраз.

 

Все было тяжело и странно: ни уюта,

Ни лампы в комнате, ни воздуха в груди.

И только молодость качалась, как каюта,

Да гладь соленая кипела впереди.

 

Но мы достаточно подметок износили,

Достаточно прошли бездомных дней и верст.

Вот почему их жар остался в прежней силе

И хлеб их дорог нам, как бы он ни был черств.

 

И я живу с тобой и стареюсь от груза

Безденежья, дождей, чудачества, нытья.

А ты не вымысел, не музыка, не муза.

Ты и не девочка. Ты просто жизнь моя.

 

1929

 

Из поэмы «Сын»

Прощай, мое солнце. Прощай, моя совесть.
Прощай, моя молодость, милый сыночек.
Пусть этим прощаньем окончится повесть
О самой глухой из глухих одиночек.

Ты в ней остаешься. Один. Отрешенный
От света и воздуха. В муке последней,
Никем не рассказанный. Не воскрешенный.
На веки веков восемнадцатилетний.

О, как далеки между нами дороги,
Идущие через столетья и через
Прибрежные те травяные отроги,
Где сломанный череп пылится, ощерясь.

Прощай. Поезда не приходят оттуда.
Прощай. Самолеты туда не летают.
Прощай. Никакого не сбудется чуда.
А сны только снятся нам. Снятся и тают.
Мне снится, что ты еще малый ребенок,
И счастлив, и ножками топчешь босыми
Ту землю, где столько лежит погребенных.

На этом кончается повесть о сыне

 

1943

Как это ни печально

Как это ни печально, я не знаю

Ни прадеда, ни деда своего.

Меж нами связь нарушена сквозная,

Само собой оборвалось родство.

 

Зато и внук, и правнук, и праправнук

Растут во мне, пока я сам расту,

И юностью своей по праву равных

Со старшим делятся начистоту.

 

Внутри меня шумят листвой весенней,

И этот смутный, слитный шум лесной

Сулит мне гибель и сулит спасенье,

И воскресенье каждою весной.

 

Растут и пьют корнями соль и влагу.

А зимние настанут вечера –

Приду я к ним и псом косматым лягу,

Чтобы дремать и греться у костра.

 

Потом на расстоянье необъятном,

Какой бы вихорь дальше их ни гнал,

В четвертом измеренье или в пятом

Они заметят с башен мой сигнал,

 

Услышат позывные моих бедствий,

Найдут моих погасших звезд лучи,-

Как песни, позабывшиеся в детстве,

В коротких снах звучащие в ночи.

 

1963

Новый год

Приходит в полночь Новый год,

   Добрейший праздник,

Ватагу лютых непогод

   Весельем дразнит,

 

И, как художник-фантазер,

   Войдя в поселок,

На окнах вызвездил узор

   Абстрактных елок.

 

Студит шампанское на льду

   И тут же, с ходу,

Три ноты выдул, как в дуду,

   В щель дымохода.

 

И, как бывало, ночь полна

   Гостей приезжих,

И что ни встреча — то волна

   Открытий свежих,

 

И, как бывало, не суля

   Призов и премий,

Вкруг Солнца вертится Земля,

   Движется время.

 

А ты, Любовь, тревожной будь,

   Но и беспечной,

Будь молодой, как санный путь,

   Седой – как Млечный.

 

Пускай тебе хоть эта ночь

   Одна осталась,–

Не может молодость помочь,

   Поможет старость!

1974

Журнал «60 лет — не возраст» №1-2011

 

Комментарии к статье
Добавить комментарий


Читайте также:





























 

 

 













 
        




            П О М И Н К И    год 1896




Ностальгия











Как Мы жили в СССР:

Почему многие люди вспоминают

времена СССР, как счастливые?



 




*******************************













Партнеры

Из почты

Навигатор

Информация

За рубежом

"Когда мужчине сорок лет..."
 
Когда мужчине сорок лет, 
ему пора держать ответ: 
душа не одряхлела?- 
перед своими сорока, 
и каждой каплей молока, 
и каждой крошкой хлеба. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
то снисхожденья ему нет 
перед собой и перед богом. 
Все слезы те, что причинил, 
все сопли лживые чернил 
ему выходят боком. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
то наложить пора запрет 
на жажду удовольствий: 
ведь если плоть не побороть, 
урчит, облизываясь, плоть - 
съесть душу удалось ей. 
 
И плоти, в общем-то, кранты, 
когда вконец замуслен ты, 
как лже-Христос, губами. 
Один роман, другой роман, 
а в результате лишь туман 
и голых баб - как в бане. 
 
До сорока яснее цель. 
До сорока вся жизнь как хмель, 
а в сорок лет - похмелье. 
Отяжелела голова. 
Не сочетаются слова. 
Как в яме - новоселье. 
 
До сорока, до сорока 
схватить удачу за рога 
на ярмарку мы скачем, 
а в сорок с ярмарки пешком 
с пустым мешком бредем тишком. 
Обворовали - плачем. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
он должен дать себе совет: 
от ярмарки подальше. 
Там не обманешь - не продашь. 
Обманешь - сам уже торгаш. 
Таков закон продажи. 
 
Еще противней ржать, дрожа, 
конем в руках у торгаша, 
сквалыги, живоглота. 
Два равнозначные стыда: 
когда торгуешь и когда 
тобой торгует кто-то. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
жизнь его красит в серый цвет, 
но если не каурым - 
будь серым в яблоках конем 
и не продай базарным днем 
ни яблока со шкуры. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
то не сошелся клином свет 
на ярмарочном гаме. 
Все впереди - ты погоди. 
Ты лишь в комедь не угоди, 
но не теряйся в драме! 
 
Когда мужчине сорок лет, 
или распад, или расцвет - 
мужчина сам решает. 
Себя от смерти не спасти, 
но, кроме смерти, расцвести 
ничто не помешает.
 
Евгений Евтушенко. Мое самое-самое.
Москва, Изд-во АО "ХГС" 1995.