Сергей Филатов: Мы искали выход из тупика

Так сложилось, что 12 декабря 1993 и 11 декабря 1994 годов стали для России памятными датами. Одна связана с принятием Конституции РФ, вторая – с началом первой чеченской войны. О превратностях тех дней и событий рассказывает политик, напрямую причастный к ним, – председатель Совета Конгресса российской интеллигенции Сергей ФИЛАТОВ, депутат Верховного Совета РСФСР, первый заместитель его председателя (1990–1993), глава Администрации Президента России (1993–1996).

– Сергей Александрович, как относитесь к тому, что ныне действующая Конституция принималась чуть ли не под грохот канонады?

– А во многих странах с развитой сегодня демократией конституции принимались в период их крайней нестабильности. Они как бы заканчивали процесс внутренней борьбы. Так было и в США, и во Франции, и в Германии, и в Испании. Мы в этом плане стали исключением лишь в том, что благодаря новой российской Конституции нам удалось избежать гражданской войны.

В 1993 году стало очевидно, что отечественная власть зашла в тупик. Выйти из него можно было только с помощью референдума. 26 апреля он состоялся; наверное, все помнят: «да-да-нет-да». Его итоги выражали недоверие депутатскому корпусу, а Борису Ельцину – полную поддержку. Восстанавливая статускво, дальше нужно было идти только путем изменения конституционного поля. Я предложил Борису Николаевичу использовать парламентские выборы для референдума по Конституции России. Надо было легитимно восстанавливать правовое пространство страны. 8 ноября я представил проект Конституции Борису Ельцину. Как и положено по закону, за месяц до голосования он был опубликован в печати.

– Правда ли, что уже после всех решений и экспертиз членов конституционной рабочей группы Борис Николаевич накануне публикации документа внес в него правки по своему усмотрению?

– Да, он сел за стол, вытащил какой-то листочек, взял авторучку и начал своей рукой вносить правку. Кроме меня присутствовали Батурин и Илюшин. Однако хочу сказать, что ельцинские правки были не существенными. К значимым я бы отнес три. По Совету Федерации, где он сделал упрощенную схему формирования – по одному человеку от законодательной и исполнительной власти. По Правительству России, где вписал, что Президент имеет право вести правительственные заседания. И по Конституционному суду. Он практически был разогнан, о чем Борис Николаевич указ подписал, но не выпустил. Мне удалось убедить Президента не делать этого, удовлетворившись отставкой председателя Конституционного суда Зорькина.

После длительных переговоров имелась договоренность пополнить Конституционный суд новыми судьями и создать в нем три секции, каждая из которых специализируется на определенных вопросах. Соответственно в проекте Конституции было определено количество конституционных судей – 21 человек. Борис Николаевич перечеркнул эти цифры и написал «18». Ломалась задуманная структура. Я не сдержался и начал разъяснять ему ситуацию.  Выслушав меня, решил: ни мне, ни тебе, и написал «19».

– Буквально через год после принятия Конституции России в стране началось «наведение конституционного порядка», которое превратилось в первую чеченскую войну. Что побудило к тому?

– К началу 1994 года Борис Николаевич Ельцин определился: чеченскую проблему надо решить. В его окружении эта позиция находила понимание. Большинство считало, что надо избежать ввода федеральных войск в республику. Все понимали – это начало войны. Я, например, настаивал на том, чтобы максимально поддержать Временный совет чеченской оппозиции, дабы она смогла в подопечных ей районах наладить нормальную жизнь.

В конце 1993 года в Чечне активизировалась оппозиция Дудаеву. Возникли формирования Гантемирова и Лабазанова. Примерно в то же время против него выступила объединенная оппозиция во главе с Автурхановым, главой Надтеречного района Чечни, который с первых шагов дудаевской власти ей не подчинился. Они образовали на своем съезде Временный совет и обратились к Президенту России с просьбой оказать помощь в налаживании нормальной жизни в Надтеречном районе и других населенных пунктах, где влияние Дудаева было потеряно.

К сожалению, в рядах чеченской оппозиции того времени согласия не было. Не ладили между собой Хасбулатов и Автурханов. Свою игру вел Завгаев. Гантемиров сначала примкнул к оппозиции, потом отошел от нее. Странно повел себя и Лабазанов. Каждый из лидеров оппозиции начал тянуть одеяло на себя. Тем не менее короткие стычки дудаевских вооруженных формирований и сил внутренней оппозиции постепенно переросли в жесткое противостояние. 2 сентября между ними фактически начались боевые действия, кульминацией которых стало 26 ноября. Примерно в 9.30 шесть танков «Т72» сил оппозиции прорвались к президентскому дворцу. Во второй половине дня он был захвачен отрядом Лабазанова.

Но замысел командования дудаевцев как раз и заключался в том, чтобы заманить тяжелую технику поглубже в тесноту улиц. А дальше произошел разгром оппозиционных сил. Около 150 человек попали в плен, около 70 из них оказались российскими офицерами: бортмеханики, командиры танков.

– А почему бездействовала Москва?

– Россию всегда губят интриги власти. Грозный был взят, но оппозиция поддержки не получила. Почему так случилось? 26 ноября я и Сергей Степашин пытались подписать у Ельцина указ о введении в Чечне чрезвычайного положения, чтобы как-то спасти ситуацию. Но тогдашний министр внутренних дел России Ерин сказал Президенту, что полученная информация не точная, а происходящее в Чечне требует серьезной проверки. 

Президент не подписал указа, который ждали и Грачев, и Степашин, и Егоров. Когда я по телефону сообщил об этом Грачеву, он чуть ли не плакал, очень переживал за своих ребят. И повторял: «Как я буду смотреть им в глаза?» Российских командиров тем временем квалифицированно вырезали, а ребят взяли в плен.

Борис Ельцин наш документ не подписал, так как уже имел готовое решение о вводе войск в Чечню. Его уязвленное самолюбие взыграло и вылилось в известный указ от 30 ноября о наведении конституционного порядка на территории Чеченской республики. Затем состоялось решение Совета Безопасности о введении войск в Чечню. В этих процессах я уже не участвовал.

– Почему в таком случае вас иногда называют в прессе «поджигателем» этой войны?

– Не знаю. Думаю, за этим тоже кроются интриги тех, кто на меня обозлен. Скажем, того же Березовского. Длительное время шли переговоры о возможной встрече Бориса Ельцина и Джохара Дудаева. Летом 1993 года я был в Северной Осетии, ко мне подошли представители Дудаева и сказали, что он хочет встретиться с Ельциным. Я предварительно обсуждал с Борисом Николаевичем этот вопрос.

Дудаев искал встречи с Ельциным по вполне понятной причине: авторитет генерала стал резко падать. Дудаеву необходимо было показать: Москва с ним считается. Что значило для Дудаева сесть за стол переговоров с Ельциным? Признание Россией легитимности его власти. Я и объяснил дудаевским посланникам, что он не может сесть за стол переговоров с Президентом России как президент суверенной республики. И все же мне удалось договориться с Борисом Николаевичем об их принципиальной встрече. Но уже на следующий день после этого Дудаев выступил по ТВ и на фоне исламского знамени начал обзывать российского Президента самыми гнусными словами, ввел военное положение. Тем самым Дудаев сам отрезал себе пути к переговорам с Президентом России.

Комментарии к статье

Добавить комментарий

19 Апреля 2024

Ваше имя*

E-mail

Код подтверждения

Текст комментария*