Rambler's Top100



Евгений Чазов знает о сердце практически все

Евгений Чазов знает о сердце практически все
Юбилей врачебной деятельности Евгения Чазова, не мог пройти мимо ни отечественных, ни зарубежных коллег. Признано, что  исследования блистательного ученого с мировым именем, кардиолога  от Бora по целому ряду направлений в области сердечно-сосудистых заболеваний, и, в первую очередь, по проблеме тромбоза артериальных  сосудов - бесценный вклад в развитие экспериментальной и клинической кардиологии.  
 
Академик РАН и РАМН, почетный член академий, ассоциаций и коллегий США, Швеции,  Германии, Венгрии, Сербии, Молдавии, Колумбии и Мексики, Чазов и сегодня держит  руку на пульсе тех, для кого встречи с ним - последняя надежда. По просьбе наших  читателей мы встретились с Евгением Ивановичем. На двери его рабочего кабинета  табличка: генеральный директор Российского кардиологического научно - производственного комплекса.
 
   - Евгений Иванович, Ваш авторитет в мировой кардиологии непререкаем, о вас  слагают едва ли не легенды. А с чего все начиналось, в какой момент тогда, более  60 лет назад, юноше Жене Чазову пришла эта мысль: буду лечить людей?
 
   — Ответ очень простой. У меня мать была врачом, она была уникальной женщиной.  Я стал коммунистом из-за матери. И врачом — из-за нее. Она говорила: «Некоторые  наши коммунистические принципы совпадают с христианскими». Я ей верил. У мамы,  Александры Ильиничны, был комсомольский билет под номером два. Ее расстреливали  колчаковцы в 16 лет, пуля прошла выше сердца, и маму вытащил из ямы лесник на  таежной заимке, который увидел, что она шевелится. Вскоре она ушла на фронт, где  и познакомилась с моим отцом, тогда — партизаном-краноармейцем.
 
Так вот она никогда не получала даже талонов в столовую, хотя была в партии с  1923 года. Трех ее братьев при Сталине расстреляли. Она никогда ничего не  просила. Мама — участник Великой Отечественной войны. В годы войны я жил у  родственников на Северном Урале, так в 12 лет я стал самостоятельным человеком.
 
В 1944 году наша семья переехала в Киев. Мать работала ассистентом в Киевском  мединституте, а затем после переезда в Москву — завучем школы медсестер при  Первом медицинском институте. В Киевском мединституте я и закончил с отличием  лечебный факультет, был рекомендован в аспирантуру. Но неукраинская фамилия  помешала моим планам...
 
   - Так вы оказались в Москве?
 
   - Да, в 1953 году я уехал в Москву, поступил ординатором на кафедру  госпитальной терапии 1-го Медицинского института.
 
   - Кому из ваших педагогов, наставников мы обязаны тем, что ваш талант вернул к  жизни тысячи и тысячи людей?
 
   - Мое становление как врача и ученого шло на Пироговке, в старых госпитальных  палатах, где когда-то лечился еще Антон Павлович Чехов, где царили принципы  старой русской медицинской школы. Здесь я встретил Александра Леонидовича  Мясникова, который стал моим учителем и жизненным наставником, во многом  определил мою судьбу ученого и врача. И дело не в том, что впоследствии я стал его ближайшим помощником, что он способствовал моему вхождению в круг ученых  мира.
 
Главное, что мне дал Александр Леонидович, — это то, что он поддержал мое  стремление к исследованиям, дал возможность воплотить научные идеи в жизнь.  Смерть А.Л. Мясникова в какой-то степени изменила мою судьбу. По тем временам  ставить во главе академического института «мальчишку» (Евгению Ивановичу шел  тогда 36-й год. — Ред.) было не принято. В течение года я исполнял обязанности  директора, а затем меня единогласно утвердили в этой должности и рекомендовали в  члена-корреспонденты Академии медицинских наук.
 
   — Почему вы выбрали именно сердце?
 
   — Когда я стал заниматься сердцем, мы не знали его глубоко. Тогда слова  «кардиолог» и «кардиохирург» означали что-то романтичное, необык¬новенное —  спасение человека. А я был романтиком.
 
   — Ваша врачебная практика столь богата, что наверняка есть какие-то особенные,  запавшие в память случаи спасения?
 
   — Ну вот хотя бы этот. Когда нам с моим американским другом — врачом Берни  Дауном (соучредитель движения «Врачи мира за предотвращение ядерной войны». —  Ред.) вручали золотую медаль Нобелевской премии мира. Перед этим была пресс- конференция. Это был 1985 год. Период тяжелый, антисоветский. Наш корреспондент  по Скандинавии по фамилии Новиков планировал задать нам вопрос примерно такого  содержания: «Почему врачи выступают против гонки вооружений? Разве это не дело  политиков?» Задать вопрос ему никак не удавалось.
 
Когда до конца пресс- конференции осталось десять минут, Новиков пошел к нам с микрофоном, расталкивая  все остальные камеры. И я вижу, что он бледнеет. Я вижу, как он падает перед  нашим столом. У меня — инстинкт. Я прыгаю через стол, покрытый красивой  скатертью, И делаю ему массаж сердца. Человек остался жив. 
 
Или другой случай,  связанным с лечением маршала Жукова, когда по моей инициативе был применен  тромболизис при ишемическом инсульте. Георгий Жуков попал в больницу с  нарастающим тромбозом мозговых сосудов в стволовой части мозга, где расположены  жизненно важные центры. Состояние его было безысходным, оставались считанные  часы. Приговор расширенного консилиума был единогласным — через несколько часов  наступит смерть...
 
Получив молчаливое согласие консилиума во главе с ведущим  невропатологом, мы рискнули ввести новый препарат, разрушающий тромб. Это был  большой риск, ибо его введение могло вызвать кровотечение из поврежденной  артерии. Но нам повезло: буквально на наших глазах восстановились дыхание,  глотание, речь... Потом, когда Жуков написал свои известные мемуары, вручая мне  их на память, он сказал: «А ведь без вас их могло не быть...»
 
   - Евгений Иванович, во имя науки доктора заражали себя вирусами, глотали  бульон с микробами, спали в одежде прокаженных... Вам тоже доводилось рисковать  своей жизнью?
 
   - Помню прекрасно тот день, когда я попросил двух своих сотрудников — доктора  Николаева и доктора Глазунова — ввести мне опытный тромболитик. Про то, что  препарат растворяет тромб, мы уже знали. Надо было проверить одно — токсичность. Умрет человек или нет. Я остался жив, а потом мы ввели этот  препарат пациенту с множественным тромбозом. Прямо в сердце. Это было 5 октября  1961 года. В этот день на свет появилась моя вторая дочь, а я не смог поехать в  родильный дом...
 
   — Иногда, кажется, что время романтиков в белых халатах, готовых рискнуть  своей жизнью, прошло. Частная медицина наступает на позиции государственной, а  там «балом правит» порой не сострадание, а золотой телец.
 
   — Я всегда и везде выступал и продолжаю выступать за государственную  систему здравоохранения. Она показала свою эффективность не только у нас в  стране, но и за рубежом. Когда, например, на Кубе менялась система медицины с  частной на государственную, я был направлен туда как консультант. После того  как в этой стране ввели советскую комплекса, средняя продолжительность  жизни увеличилась до 80 лет. 
 
Между тем на моей великой Родине, как я уже сказал, бесценный опыт прошлого списали с приходом перестройки. Нельзя допустить, чтобы вопрос жизни и смерти зависел от наличия у пациента средств на лечение.  
 
   - Евгений Иванович, вы создали кардиологический центр — гордость нашей  медицины. Какая идея была положена в его основу?
 
   — Действительно, сейчас это единственный в мире кардиологический комплекс,  объединяющий клиницистов, теоретиков и экспериментальный завод. Идея была такая —  врач ставит проблему перед теоретиком, теоретик ее изучает, далее идет работа над  препаратом, а технология его производства разрабатывается на нашем  экспериментальном заводе.
 
   — Чем удивите мир в ближайшее время?
 
   — Медицина не стоит на месте, а развивается стремительными темпами.
Недавно прошла сессия Академии наук, где наши сотрудники выступили с докладами  по генной терапии. Это совершенно новое слово в медицине. Сейчас ведется  большая работа по регенерирующей терапии. Меня как-то спросили: вы что,  собираетесь заменять сердце? На это я ответил: пока не будем, но вот его  поврежденные участки в ближайшие 10-15 лет будем исправлять. В следующем году  готовимся выпустить совершенно новый препарат, успешно справляющийся с  мерцательной аритмией.
 
Сердце — это основа основ. Даже с поврежденным мозгом  можно жить. Когда останавливается сердце, сделать практически ничего нельзя.
 
24.06.13         Игорь МАКСИМОВ         Газета  "На Западе Москвы"
Комментарии к статье
Добавить комментарий


Читайте также:




















 

 

Надежда, 45

Сергей, 48

Ната, 53

Любовь, 47

Валентина, 54

Анна, 50

TANZILYA, 58

Эля, 52

Костя, 46

Елена, 54

Василий, 50

Yuriy, 66

Федор, 54

Роман, 44

Александр, 47

Валерий, 46

Николай, 67

Владимир, 62

Александр, 55

Дима, 47

Петр, 69

Ольга, 49

Наталья, 70

Ольга, 56

Виктор, 60

    
  


 


Мы и общество...


В ТЕ ГОДЫ МЫ, ПОСМОТРЕВ.

ТЕ "ВЕСТИ" ВЕРИЛИ ВО СНЕ

      О СВЕТЛОМ БУДУЩЕМ


НАШИ ДНИ.  ДОЖИЛИ














ИНТЕРЕСНО


 

Ностальгия по СССР

Вспоминаем Советский Союз 












Партнеры

Из почты

Навигатор

Информация

За рубежом



Рейтинг@Mail.ru