Этот странный Гоголь

«Нет, я больше не имею сил терпеть. Боже, что они делают со мною! Они льют мне на голову холодную воду. Они не внемлют, не видят, не слушают меня. Что я сделала им? За что они мучат меня? Чего хотят от меня, бедного? Спасите меня!..
Воистину нам не надо предугадать, как наше слово отзовется. Гоголь был великим мистиком и пророком, но мог ли он, живописуя страдания своего героя в «Записках сумасшедшего», предвидеть, что самого его перед смертью ожидают муки еще более ужасные?

… Жалкое иссохшее тело писателя погружали в ванну, голову поливали холодной водой. Ему ставили пиявки, а он слабой рукой судорожно пытался смахнуть гроздья черных червей, присосавшихся к его ноздрям. Да разве можно было придумать худшую пытку для человека всю жизнь испытывающего омерзение перед всем ползучим и склизким? «Снимите пиявки, поднимите ото рта пиявки», - стонал и молил Гоголь. Тщетно. Ему не давали это сделать. Он был уже почти в агонии, но пыл ревностных эскулапов не остывал. В буквальном смысле. Тело несчастного зачем-то обкладывали горячим хлебом… В предсмертном бреду доктора должны были казаться Гоголю нечистой силой, поджаривавшей грешников на адских сковородах.

Страшной и странной была его смерть. Там считали многие очевидцы. Но разве не странным человеком был сам Гоголь? Странными были многие черты его характера, привычки. Странным было и его отношение к женщинам. А два его любовных романа, если, конечно, их можно так назвать? Характер их столь необычен, что вызывает невольное изумление…

От отца он унаследовал «страшное воображение». Василий Афанасьевич Гоголь-Яновский в самом деле был человеком неординарным. В четырнадцать лет он вдруг заявил своим родителям, что знает, кто его нареченная. Объяснение было достаточно необычным – он видел сон. В церкви ему явилась сама царица небесная и, указав на младенца, лежавшего у алтаря, сказала: «Вот твоя суженая». Сон этот он видел по дороге на богомолье, а на обратном пути Гоголи заехали на хутор своих знакомых Косяровских. Младшей дочери Косяровских Маше исполнился всего год. Увидев ее, Васюта (так звали отца Гоголя домашние) воскликнул: «Это она!»

Тогда родители не придали особого значения странному поведению сына. Но время шло. Молодой человек упорно отказывался даже глядеть на предлагаемых ему невест. Он ездил к Косяровским, играл с Машей в куклы, позднее учил ее читать, декламировал перед ней сочиненные им самим стихи. Когда Маше исполнилось тринадцать, она стала получить от суженого настоящие любовные послания… Их обвенчали через год. Жениху было двадцать семь. Невесте – четырнадцать. Первые два их мальчика умерли едва появившись на свет. Своего третьего дитятю, родившегося 20 марта 1809 года, Мария Ивановна отмолила у Николая-чудотворца, пообещав назвать сына в его честь. Маленький Никоша отличался болезненностью и впечатлительностью. От отца он перенял мечтательность, меланхоличность, веру в сны и… веселость прикрывающую печаль. От матери –суеверия и мистицизм. Картины страшного суда, в детстве нарисованные маменькой, преследовали Гоголя всю его жизнь.

В Нежинской гимназии Никоша, мягко говоря, не был первым учеником. Обладая прекрасной памятью и восприимчивостью, Гоголь учился плохо, усваивая только то, что его интересовало. Он весьма посредственно знал языки, и даже в русской орфографии был не очень-то силен. И хотя после гимназии Гоголь и занимался самообразованием, отсутствие фундамента  сказывалось на протяжении всей его жизни. А.Н. Карамзин, сын великого историка, писал: «Жаль, очень жаль, что недостает в нем образования, и еще больше жаль, что он этого не чувствует».

В 1829 Гоголь приезжает в Петербург с целью сделать карьеру. В первые же недели своего пребывания в столице он решает осуществить свою давнюю мечту – познакомиться с Пушкиным, которого он боготворил. Однако чем ближе подходил он к дому Пушкина, тем более овладевала им робость. Уже почти у дверей квартиры он разволновался до такой степени, что вынужден был зайти в расположенную поблизости кондитерскую и выпить рюмку ликера. Подкрепленный им, он снова отправился на приступ, позвонил и на свой вопрос: «Дома ли хозяин»: услыхал ответ: «Почивают». Было уже довольно поздно. Гоголь с великим участием спросил: «Верно всю ночь работал?» «Как же работал, - отвечал слуга, - в картишки играл». Гоголь позднее признавался, что это был первый удар по его юношеской идеализации великого поэта.

С Пушкиным он познакомился лишь два года спустя, уже став автором «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Чем заполнен этот период его жизни? Он подумывает пойти на сцену, но проваливается на испытаниях. Экзаменаторам не понравилась его манера чтения. Это была его последняя попытка уклониться от государственной службы и конец 1829 года уже застает его чиновником. Правда ни на одном месте он подолгу не задерживается, переходя из одного департамента в другой. Благодаря протекции друзей Гоголь получает возможность испробовать свои силы на педагогическом поприще. Однако работа в качестве преподавателя истории не дает ему особого удовлетворения. Злые языки утверждали, что Гоголь часто пропускал занятия, ссылаясь на мнимую зубную боль, и для пущей убедительности являлся в институт с повязанной платком щекой.

Гоголь чрезвычайно гордился своим знакомством с Пушкиным и в письмах к друзьям и родственникам всячески подчеркивал степень их близости. Он даже просит маменьку адресовать письма не ему Гоголю в Павловск, а Пушкину в Царское село. Последний естественно  был удивлен таким поворотом события и Гоголю приходится извиняться перед ним за допущенную неловкость. Однако желание похвастаться близостью к великому поэту в молодом Гоголе  было неизбывно. Поистине хлестаковские интонации слышатся в его письме к другу, когда он заявляет, что едва ли не каждый вечер встречается с Пушкиным. Это разумеется было не так. Пушкин в то время проводил медовый месяц с молодой женой. До Гоголя ли ему было! Гоголь, кстати, в одном из писем к поэту допускает ляп, назвав его жену Надеждой Николаевной. В ответном послании Пушкин добродушно поправляет его.

Гоголь еще молод, весел, полон сил. Ничто человеческое ему пока не чуждо. Размышляя о высоких материях, он легко переходит к делам земным. Нарядная одежда интересует его чрезвычайно: «Напиши, пожалуйста, какой-то у вас модный цвет на фраки? – обращается он к одному приятелю. – Мне очень бы хотелось сделать себе синий с металлическими пуговицами…»

Знакомые впрочем не были высокого мнения о вкусах писателя. Порой Гоголь поражал их своими странностями. «Вдруг явится к обеду в ярких желтых панталонах и в жилете… бирюзового цвета; иногда же оденется весь в черное, даже спрячет воротничок рубашки… а на другой день опять безо всякой причины, явится в платье ярких цветов… развесит золотую цепь по жилету и весь смотрит именинником.

Утверждали, что встречали Гоголя у модных куаферов и что он завивал волосы. Усами своими он также занимался немало. Все это довольно странно в человеке, который так тонко смеялся над смешными привычками и слабостями других людей. Но еще более странно звучат заявления очевидцев о том, что Гоголь соединял в себе  «резкую противоположность щегольства и неряшества». Один из его приятелей свидетельствует, что в то самое время, когда Гоголь наводил справки о самом модном цвете фраков,  он обносился так, «что нижнего белья у него не было ни одной штуки». И это при том, что, как пишет его сестра, «у братца несколько сюртуков, разных цветов жилеты, шелковые, бархатные, парчовые».

Гоголь был лакомкой, мог враз съесть банку варенья, гору пряников, любил развеять печаль «добрым вином». При этом он даже в свои лучшие годы любил пожаловаться на мнимые недомогания и отсутствие аппетита.

Однажды в Риме в салоне княгини Волконской зашел разговор о Гоголе, который, как говорили, страдал хроническим отсутствием аппетита. «Да что вы говорите! – расхохотался один из знакомых писателя, - да мы ходим нарочно смотреть на него иногда за обедом, чтобы возбудить в себе аппетит: он ест за четверых». Решили проверить. На следующий день несколько знакомых неожиданно нагрянули в ресторан, где  обычно обедал Гоголь и застали его за поистине лукулловым пиршеством. Он словно жрец в одиночестве священнодействовал за столом, уставленном кушаньями. «Так-то, брат, - со смехом обратился к нему один из приятелей, - аппетит у тебя нехорош, желудок расстроен? Для кого же ты это все наготовил?»

Гоголь на мгновение сконфузился, но быстро нашелся и отвечал с досадой: «Ну, что вы кричите, разумеется, у меня аппетита настоящего нет. Это аппетит искусственный, я нарочно стараюсь возбудить его чем-нибудь, да черта с два возбужу, как бы не так! Буду есть да нехотя, и все как будто ничего не ел. Садитесь же лучше со мной, я вас угощу».

Николай Васильевич любил анекдоты и умел их рассказывать, не смущаясь интимными подробностями. Он собирал «срамные» песни и любил вписывать их в тетрадки друзей, не ставя  стыдливые многоточия вместо нецензурных слов. Его письма полны подробностей, касавшихся физиологических отправлений. К примеру: "«Как твое здоровье? -–спрашивает он у друга. – Как с… ты вкруть или всмятку? Регулярно или нерегулярно?» Или: «Удивительное производят действие на желудок хорошие сушеные фиги... слабят, но так легко, можно сказать подмасливают дорогу г… ну».

Чисто хохлацкое лукавство Гоголя, нередко граничившее с плутовством, уживалось в нем в нем с сугубой практичностью Так, уже создав своего «Ревизора», он порой пользовался методом Хлестакова. Путешествуя из Киева в Москву со своими друзьями, он по дороге распространял слухи о приезде ревизора. Для этого он просил одного из друзей выезжать вперед и сообщать всем о ревизоре, который якобы инкогнито следует за ним. Смотрители станций вытягивались перед писателем во фрунт, предоставляя ему  самых быстрых лошадей.

В нем вообще очень сильна была страсть к розыгрышам и мистификациям. Однажды, вернувшись из-за границы в Москву, он в течение целого месяца помечал свои письма к матери различными  европейскими городами.

Однако при всем своем милом лукавстве, пристрастии к хорошему столу, любви к доброй шутке и красивым вещам, Гоголь всегда оставался очень сложным и скрытным человеком. Всю жизнь он окружал себя завесой тайны. Он не терпел вопросов о личной жизни, своих творческих планах. Никто никогда не знал, над чем он работает, кого любит…

Любовь… О, эту тайну Гоголь всегда хранил за семью печатями. Что нам известно об этом?

Летом 1829 года маменька двадцатилетнего Никоши получает от него странное письмо. В нем Гоголь с необычайной витиеватостью и туманностью повествует о внезапно обрушившейся на него любви. Кто его избранница? «Я бы назвал ее ангелом, но это выражение низко и не кстати для нее». Выражения «адская тоска», «ужаснейшие душевные терзания» сыплются как из рога изобилия. Но Никоша категорически отказывается назвать имя  своего кумира. «Но ради Бога не спрашивайте ее имени. Она слишком высока, высока». Никоша хочет забыть свою несчастную любовь за границей и просит у матери денег (точнее он оставляет себе ее деньги, ему не принадлежавшие).

В августе того же года уже из Германии он посылает матери еще одно письмо. О романтической любви в нем уже нет ни слова, зато Никоша сообщает матушке, что перед отъездом из Петербурга он был болен. Сейчас, слава Богу, ему лучше, но по всему лицу и рукам высыпала крупная сыпь. Доктора сказали, что это следствие золотухи и т.д. Мария Ивановна была дама опытная и не на шутку встревожилась. Сопоставив таинственную страсть сына и столь же таинственную сыпь, она сделала единственный казавшийся ей верный вывод – сын ее связался с дорогой кокоткой и подхватил венерическую болезнь. Когда Никоша получил ее ответ, он пришел в ужас. Быть заподозренным в гнусном разврате родной матерью! Ведь всю эту историю любви от начала и до конца он придумал лишь для того, чтобы растрогать маменьку, и взять у нее немного деньжонок на путешествие. И надо же было упомянуть про эту дурацкую сыпь!

Отношение Гоголя к женщинам – благодатная тема для психоаналитиков. Им здесь есть где порезвиться. Тут и материнский комплекс – полагают, что Гоголю так и не удалось избавиться от инфантильной привязанности к матери. И кастрационный комплекс, означавший ослабление полового влечения.

По свидетельству врача, наблюдавшего его перед смертью, Гоголь «сношений с женщинами давно не имел, и сам признавался, что не чувствовал в том потребности и никогда не ощущал от этого особого удовольствия».

Значит они все-таки были? Однако ни в одном из писем Гоголя о его любовных связях ничего не говорится. Зато у нас есть все основания полагать, что Гоголь боялся любви и женщин. Похоже в нем очень глубоко сидела мысль, высказанная Тарасом Бульбой сыну: «Не доведут тебя бабы к добру.» Подобно своему герою помещику Шпоньке, которого старалась женить его тетушка он испытывал страх перед женитьбой. Как это так, - спрашивает себя Шпонька, - я был один и вдруг окажемся мы двое. Вместо одной кровати в моей комнате будет стоять двойная кровать. «Жить с женою… непонятно!» - восклицает он и «тут его берет тоска». Несмотря на комизм и пародийность ситуации, здесь слышится искренняя горечь человека, который не знает, «что делать» с женой. Не испытывал ли эту горечь и сам писатель?

Между тем Гоголь отнюдь не был нечувствителен к женской красоте. В своих произведениях он явно неравнодушен к некоторым частям женского тела. Это, прежде всего, грудь и ноги. Гоголь описывает женские груди со сладострастием необычайным: или «разметавшуюся на одинокой постели горожанку с дрожащими молодыми грудями», которой снится «гусарский ус и шпоры», или это «наяда с такими огромными грудями, каких читатель, верно, никогда не видывал». Молодые груди у героинь Гоголя всегда упруги, куполообразны, они дышат негой и колеблются под своими покровами. Нагая полная белая ножка панночки-ведьмы в «Вии» сводит с ума бедного псаря Микитку.
Вообще Гоголь питал слабость к женщинам «в теле, в соку». Недостаток дородности был для него весьма крупным изъяном. Он явно разделял вкусы Чичикова и Селифана, которым нравились «девки… белогрудые, белошейные, породистые», у которых походка павлином и коса до пояса.

С этой стороны его «увлечение» Александрой Осиповной Смирновой-Россет выглядит вполне логично. Роскошная южная красота этой женщины не могла не тешить эстетический вкус Гоголя. В то же время незаурядный пытливый ум, глубокий интерес к искусству и блестящее остроумие делали ее интересной собеседницей и достойным оппонентом. Их познакомил Жуковский в 1831 году. Она была богата и знатна. В ее родословной Запад переплетался с Востоком. Герцог Ришелье соседствовал с грузинским царем Георгием XIII. Она была фрейлиной матери-императрицы. За ней ухаживал цать.

У нее было несколько громких романов. Ей посвящали стихи Жуковский, Пушкин, Лермонтов. Великолепно образованную, умную аристократку неудержимо влекло к этому странному, одинокому, загадочному  и, судя по всему, гениальному человеку. Она, знавшая самых блестящих людей России и Европы выделяла своим предпочтением именно этого некрасивого и неловкого человека. Она сама, кстати, дала наилучшее определение их отношений: «Светлая, исключительная, столь редко встречающаяся между мужчиной и женщиной духовная дружба». Со стороны Гоголя дружба эта к тому же была окрашена определенной долей чувственности. Смирнова, безусловно, влекла его как женщина. Впрочем никаких иллюзий на этот счет он не питал. Писатель понимал, что он явно не герой ее романа.

Если Гоголя влекла женственность Александры Осиповны, то ее притягивал его талант, неординарность, способность понимать и прощать. Ей было с ним легко, она писала ему о своих беременностях, даже любовных связях и это не влияло на их дружбу, не рвало ее. Впрочем, кто знает, быть может великий Гоголь и ревновал? Друзья писателя полагали, что он так относится к Смирновой потому, что видел в ней кающуюся Магдалину, а себя считал чем-то вроде священника. Возможно. Но ведь чужая душа – потемки, а душа Гоголя – тем более.

Несмотря на страх перед женитьбой, писателя порой явно посещала мысль, которая приходила в голову и Чичикову. Простые человеческие истины о том, что недурно было бы завести себе «бабенку», а может быть и детишек, «чтобы всем было известно, что он действительно жил и существовал, а не то, что прошел по земле какой-нибудь тенью или призраком».

По всей видимости впервые такие мысли появились у Гоголя после его знакомства с Анной Михайловной Виельгорской, младшей дочерью графа Виельгорского, среди предков которой был всесильный фаворит императрицы Анны Иоанновны Бирон. Именно ее писатель изобразил во второй части «Метрвых Душ» в Улиньке. Анна Михайловна, Анолина или Нози, как ее звали домашние, отнюдь не считалась красавицей. Фигура ее не была хороша, лицо не отличалось правильностью черт. Впрочем возможно именно дурнота Нози все упрощала. С ней Гоголь не робел, не смущался. Он часто встречался с Виельгорскими за границей, проводил с Нози немало времени. Девушка была умна, ей льстило что она способна влиять на знаменитого писателя, который прислушивался к ее мнению. Любовь зла – Нози нравилась Гоголю несмотря на то, что не отвечала его идеалу женской красоты. Она знала его вкусы и была удивлена: «Вы, которые столько любите, чтобы женщины были полны, сильны и свежего цвета лица…» – писала она в одном из своих писем.

Желая обезопасить себя от соперников, Гоголь прибегает к хитрости и под видом невинных советов пытается внушить Нози мысли держаться подальше от светских развлечений: «Старайтесь всеми мерами ложиться спать не позднее 11 часов. Не танцуйте вовсе, в особенности бешеных танцев: они приводят кровь в волнение, но правильного движения нужного телу не дают. Да и вам же совсем не в лицу танцы: ваша фигура не так стройна и легка… Бросьте всякие, даже и малые выезды в свет, - продолжает он свои коварные нашептывания, – вы видите, что свет вам ничего не доставил: вы искали в нем душу, способную ответить вашей… и нашли лишь мелочь да пошлость». Здесь явный намек: такая душа есть, но искать ее следует в другом месте.
В глубине души Гоголь понимает, что практически не может рассчитывать на руку Нози, для нее это был бы мезальянс, но он мечтатель, и ведь случается, что самые дерзкие предприятия имеют успех…

В то же время получить отказ из первых рук было бы для него величайшим унижением. Именно поэтому он действует в обстановке величайшей секретности и не прямо, а через надежнейшего посредника – старшую сестру Нози Аполлин, в замужестве Веневитинову.

Гоголь естественно получил отказ, столь же тайный, как и вся его затея. Возможно он получил его даже с облегчением. Нам ведь неизвестна степень его влюбленности, зато мы помним поистине патологический страх, который он испытывал при слове женитьба. И, быть может, в самый последний момент он бы выскочил из окна как герой его пьесы Подколесин? Кто знает? Последнее письмо к Нози Гоголь написал в конце мая 1850 года. «В России мне не следовало заживаться, я «странник» и мое дело только временный отдых на теплой станции».

В самом деле  тяга к перемене мест носила у Гоголя болезненный поистине навязчивый характер. Он безумно любил Россию, но не мог подолгу жить в ней. Однако и оказавшись на чужбине тоже не был в состоянии подолгу усидеть на одном месте. Он боится умереть вдали от родины. Кстати именно это и породило известную легенду о том, что Гоголь был похоронен заживо в состоянии летаргического сна. В 1845 году, находясь в Германии и заболев, он вызвал священника и попросил внести в свое завещание строки о том, чтобы его не хоронили до тех пор, «пока не появятся явные признаки разложения». Это и породило нелепые слухи. Скорее всего вечное бегство Гоголя, бегство как бы от самого себя было результатом его болезни, его страхов, панического ужаса, от которого он пытался таким образом спастись. Он был ужасно мнителен. Все многочисленные реальные и мнимые хвори этого человека в значительной степени объяснялись его сверхчувствительностью и самовнушением.

Свидетельствуют друзья: «Он был убежден в особенном устройстве головы своей и необыкновенном  положении желудка. Его  будто осматривали в Париже знаменитые врачи и нашли, что желудок его расположен вверх ногами».

В своей мнительности, доходившей до безумия, Гоголь мечется между надеждами на докторов и надеждой на чудо, между лекарствами и молитвами. «Наше выздоровление в руках Божиих, а не в руках докторов. Молитесь обо мне – от врачей я уже не жду никакой помощи». И тотчас же обращается снова к докторам. Они его осматривают, ощупывают, выслушивают и … ничего не находят. Не веря одному, он бежит к другому. Из одной лечебницы в другую. У него все симптомы невроза: мнительность, придумывание недугов, сексуальная недостаточность, бегство, непрестанные странствования. Современные медики убеждены: Гоголь был болен хворью гениев – депрессивным психозом.

Всего за десять дней до смерти Гоголь еще выезжал, наносил визиты, ездил в церковь. Затем что-то случилось. Врачи не могли обнаружить никаких симптомов серьезного заболевания. Между тем Гоголь умирал. По крайней мере он считал, что умирает, и этой веры было достаточно, чтобы привести его к краю могилы. Он отказывался принимать пищу и не желал помогать врачам. Даже вмешательство митрополита Филарета, призвавшего его ввериться врачам, не увенчалось успехом. Гоголь продолжал головку. К сожалению действия лечивших его докторов с точки зрения современной медицины не выдерживают критики. Особенный вред нанесли ему кровопускания. Следовало напротив прибегнуть к искусственному питанию. Огромная ошибка врачей состояла и в том, что они обращались с Гоголем как с сумасшедшим, как с человеком, не владеющим собой.

Последними словами Гоголя были: «Лестницу! Поскорее давай лестницу!..»
Незадолго до смерти Гоголь много говорил и писал о духовной «лестнице сбрасываемой нам с небес и протянутой руке, помогающей взлететь по ней». Да, он боялся ада, но не терял надежды на рай. Не нам решать, что он заслужил. Однако хотелось бы надеяться, что Великий Автор отнесся к нему снисходительно.

 Александр ЗУБКОВ                               Журнал «60 лет – не возраст»

Комментарии к статье

Добавить комментарий

24 Апреля 2024

Ваше имя*

E-mail

Код подтверждения

Текст комментария*