Король поэтов: Игорь Северянин

Игорь Северянин. Когда-то это имя гремело в России. Славе поэта способствовал и его исполнительский дар, ведь он был одним из основоположников так называемых «русских реситалей» – выступлений со своими стихами в концертных залах. Не случайно его считали соперником Маяковского на эстраде

О России петь – что стремиться в храм
По лесным горам, полевым коврам…

О России петь – что весну встречать,
Что невесту ждать, что утешить мать…

О России петь – что тоску забыть,
Что Любовь любить, что бессмертным быть.

Неужели это Игорь Северянина? Еще в Ленинградском университете на филологическом факультете я слышала о нем лишь одно – эгофутурист. А в качестве подтверждения нам приводились строки, ставшие «визитной карточкой» поэта: «В шумном платье муаровом ты такая эстетная…» и, конечно, «Ананасы в шампанском…»

И мы, студенты филфака, довольствовались этими искристо-звенящими «поэзами» Северянина. Мишура скрывала его истинное лицо. А ведь на раннем этапе творчества, после выхода первой книги поэта «Громкокипящий кубок», Александр Блок заметил: «Это настоящий, свежий, детский талант. Куда он пойдет, еще нельзя сказать».

Конечно, и у Корнея Чуковского было основание высказаться о самой манере письма поэта так: «Его стих остроумный, кокетливо-пикантный, жеманный, весь как бы пропитан… воздухом кабаре… Но все же стих его волнующе-сладостен».

Была, была эта «волнующая сладость» в его стихах. Да и сам Северянин был от себя без ума. Еще бы! На одном из вечеров в Политехническом зал, полный молодежи, выбрал из троих поэтов: Маяковского, Бальмонта и Северянина – именно его, назвав Игоря Северянина «королем поэтов».

Отныне плащ мой фиолетов,
Берета бархат в серебре:
Я избран королем поэтов
На зависть нудной мошкаре.
…………………………………..
Лишь мне восторг и поклонение
И славы пряный фимиам.
Моим – любовь и песнопенья! –
Недосягаемым стихам.

Он громко заявил о себе в среде буржуазного Петербурга в самый канун Первой мировой войны. Аршинные буквы афиш кричали о его выступлениях, собирая в залах множество поклонников и поклонниц. И Северянин выходил на эстраду, надменный, неприступный, с лицом цыганского барона, в узком черном сюртуке, руки за спиной или скрещены на груди, в петлице неизменная орхидея. Начинал загробным баритоном, варьировал им. Зал, затаив дыхание, слушал чеканные строки, зовущие к любви, веселью – и уже словно не было ужасов войны…

Во всех поступках Северянина сквозило желание во что бы то ни стало выделиться. Он сразу объявил себя футуристом, но прибавил к этому слову местоимение «эго» – свидетельство личной независимости. И более всего сам способствовал шуму вокруг себя. В прологе к первой книге писал: «Я прогремел на всю Россию, как оскандаленный поэт». И небрежно бросал в публику:

Вокруг талантливые трусы
И обнаглевшая бездарь…

То был вызов обществу. Поэт выбрал для себя маску и закрывался ею. Так возник миф о Северянине, которого мы толком и не знали. В эпатаже, самолюбовании заключалась и ирония над самим собой. Еще в 1916 году В.Брюсов заметил: «Не всегда легко различить, где у Игоря Северянина лирика, где ирония».

И опять-таки первым, кто разглядел под накипью душу настоящего поэта, был Блок, подписавший свою книгу Северянину так: «Человеку с открытой душой». Да и в молодости у Северянина были чистые, яркие строки. А как пронзительно писал он о природе! Мишура же сразу слетела, когда судьба вдруг оторвала его от России. Русская эмиграция – всегда горестный, горький разговор…

Родился Игорь Васильевич Лотарев (Северянин – псевдоним, навеянный любовью поэта к северу) в Петербурге, где и прожил до десяти лет. Семья владела домом на Гороховой улице. Будущий поэт рос, окруженный боннами и гувернантками. Но в 1896 году отец расстался с матерью и увез сына к родственникам в Череповецкий уезд. Там Игорь закончил четыре класса реального училища.

Из меня хотели сделать торгаша,
Но торгашеству противилась душа.

Смыслу здравому учили с детских дней,
Но в Безразумность влюбился соловей.

Он – и торговля? Нет, это была не его стезя! И в 1904 году Игорь вернулся к матери, жил с ней в Гатчине, а на лето уезжал в эстонское местечко Тойла, на берег Балтики.

Именно тогда он полюбил Север, а может быть, отчасти придумывал его, как придумывал свой мир, столь далекий от реальности. И ведь сам признавался в этом: «И чтоб не лгать реально – вот досада! – фантазно лгу». Называл себя «царем страны несуществующей». Когда Европа была охвачена мировой войной, Северянин удалился в царство грез: вымышленную страну Миррелию – «Кроме звезд и Миррелии ничего в мире нет». Само слово «Миррелия» поэт образовал от имени своего кумира, поэтессы Мирры Лохвицкой.

Но где же были его истинные мысли? Мысли человека отнюдь не легкомысленного?.. Да и за придуманной маской в его стихах улавливалось ощущение боли. Поэт писал о том, что мучается, «заплутал, точно зверь, среди тревог и поэз». И вот уже в самих стихах звучат иные ноты:

Чем дальше, все хуже, хуже,
Все тягостней, все больней.
И к счастью, тропинка уже,
И ужас уже на ней.

Он всегда отстранялся от политики и, более того, подчеркивал это. Для Северянина существовал только один критерий – нравственность. Он выступал против фальши, бездушия, невежества. Для него жизнь одного человека была дороже всех сокровищ мира. Не случайно Блок заметил, что Северянин словно продолжает мысль Достоевского о том, что счастье невозможно построить на слезах и крови. А на упреки в пошлости поэт отвечал так:

Во мне выискивали пошлость,
Из виду упустив одно:
Ведь кто живописует площадь,
Тот пишет кистью площадной.

В 1918 году, как всегда, он уехал на весну и лето в Эстонию (тогда принадлежавшую России), в прибалтийское местечко Тойла, вместе с женой, поэтессой и переводчицей Фелиссой Круут. И вдруг – как гром среди ясного неба – оккупация немцами Прибалтики, образование самостоятельной республики Эстония. Северянин отрезан от родины, от России. Это даже не удар, это трагедия.

Как он будет жить без «крылатой» России, в великое будущее которой так веровал?.. Да и могла ли иссякнуть его любовь к родине?.. Он и не скрывал ее, всегда считал себя русским поэтом и гордился этим. И с годами боль по России все возрастала. Поэт всячески старался отдалить себя от эмигрантской среды:

Нет, я не беженец и я не эмигрант, –
Тебе, родительница, русский мой талант.
И вся душа моя, вся мысль моя верна
Тебе, на жизнь меня обрекшая страна!..

К середине 20-х годов изменился поэтический метод Северянина. Его язык стал строже, выразительнее, очистился от эгофутуристических словечек. Северянин уходит в лирику ясных чувств:

Освободясь от исхищрений
Когтистой моды, ожил стих,
Питомец чистых вдохновений
И вешних радостей живых.

Странно было его положение на чужбине. Его не признавали эмигранты и постепенно забывали в России… А жилось трудно, книги, правда, издавали, но какие это были гонорары!.. В 1925 году в стихотворении «Классические розы» он пишет: «Вернуться в дом Россия ищет троп…». Но где пролегала его собственная тропа в Россию?
Как он мечтал вернуться…

Мне не в чем каяться, Россия, пред тобой:
Не предавал тебя ни мыслью, ни душой…

В 1940 году советские войска вошли в Эстонию. Но кто к тому времени знал поэта Игоря Северянина? Только студенты филфаков да старики… И тем не менее надежда вернуться домой вспыхнула вновь. Игорь Северянин пишет письма в Ленинград. Их печатают журналы «Красная новь» и «Огонек». Весной 1941 года он посылает Всеволоду Рождественскому, известному поэту, работавшему тогда в одном из ленинградских издательств, несколько стихотворений о русских композиторах. В ближайшем месяце они должны появиться в альманахе. Поэту уже выслан гонорар, в ответ приходит письмо со слезами благодарности. Стихи уже в производстве…

Наступает страшный июнь сорок первого. При первой бомбежке Ленинграда бомба падает в здание Гостиного двора, где находилось издательство. Все мгновенно превратилось в руины и пепел…

Но Игорь Васильевич уже не мог быть вне России. Прожив двадцать три года без родины, он выстрадал это право, выстрадал главную свою тему. Надежда вернуться не оставляла его до последнего вздоха.

Один из друзей Игоря Васильевича вспоминает: «Мы составили с ним несколько телеграмм и отправили их в Москву, Ленинград, умоляя о помощи… Но фашисты уже рвались к Нарве, и не о какой автомашине не могло быть и речи. А Северянин все писал и писал письма, взывая о помощи, надеялся на Жданова, как он слышал, «отзывчивого, сердечного человека»».

Положение усугубила и личная драма. На какую-то минуту он увлекся другой женщиной, а сердце Фелиссы оказалось столь же холодным, как волны ее родного моря… Не простила, ушла… Но и последние, предсмертные его строки были посвящены только ей.

Игорь Васильевич Северянин умер 12 декабря того же страшного сорок первого. Похоронен на таллинском Александро-Невском кладбище.

Он был сложной, противоречивой фигурой. Но без его литературного наследства невозможно представить в полном объеме поэзию Серебряного века.  И пусть второй приход Игоря Северянина в русскую литературу задержался, отдадим должное поэту – Россия всегда была для него святым Храмом…

Маргарита ЛОМУНОВА          Журнал "60 лет - не возраст"

Комментарии к статье

• Алексей
  oerol.94@mail.ru
  Очень познавательная и интересная статья с цитатами !!! Спасибо!

Страницы: 1

Добавить комментарий

18 Апреля 2024

Ваше имя*

E-mail

Код подтверждения

Текст комментария*